***

Так или иначе, но я отослал свою балладу в далѐкую Бурятию и сразу получил одобрительный
ответ. Мало того, у нас тут же завязалась с редакцией дружеская переписка и я получил от неѐ две
электронные версии предыдущих номеров журнала. Скажу сразу: публикации захватили! Первым
делом, разумеется, прочѐл материалы Александра Шерстюка о моѐм родном Донбассе. Чѐтко, сжато и,
главное, достоверно описан не только внешний вид нынешних шахтѐрских городков, но и шахтные
выработки, в частности − лава (место, как расположен угольный пласт). Да, именно так, лѐжа на
животе и передвигаясь по-пластунски, добывают свой нелѐгкий хлеб донецкие шахтѐры. Есть,
разумеется, пласты и потолще, но есть и такие, где с живота невозможно перевернуться на спину! А
ведь надо не просто лазить, а крепить за комбайном стойки, зачищать на конвейер уголь… В своей
романической тетралогии «Лугари» я, надеюсь, достаточно «красочно» описал всю прелесть
шахтѐрского труда, и, вчитываясь в такие же честные материалы собратьев по горняцкому труду,
всегда испытываю желание от души пожать им руку.
Интересна публикация Александра Шерстюка и о своей малой родине. Осмелюсь заявить, что
мне знакомы эти места, где Россия плавно переходит в Украину, где национальность каждый выбирает
себе сам («все записали себя русскими»), где большинство жителей говорят на русско-украинском
суржике и носят чисто украинские фамилии… Там, невдалеке, и моя родина.
Привлекает в «Северо-Муйских огнях» и журнальная проза, и поэзия. Многие вещи могли бы
украсить страницы и других журналов. Так что любая публикация здесь является для авторов
предметом гордости…

Николай ТЮТЮННИК ,
п о э т , п р о з а и к , ч л е н Со юз а п и с а т е л е й С ССР ,
г . Д н е п р о д з е р ж и н с к , У к р а и н а.

Я не ошибусь, если назову журнал «Северо-Муйские огни» уникальным во всех смыслах.
Сегодня, когда на каждом шагу сталкиваешься с агрессивным бескультурьем и настойчивым
вдалбливанием в умы истин и ценностей, генетически чуждых и враждебных всем народам России, он
стал подлинным носителем и хранителем всего лучшего в современной российской литературе.
Сохранение и сбережение нашей страны – дома Богородицы, еѐ духовности, традиций, святости – есть
ли ещѐ более трудное и благороднейшее дело для нас, кому плевать на власть доллара!
Созданный и ведомый группой подвижников, журнал несѐт национально мыслящим людям
оптимизм и надежду на возрождение: знакомит с достойными образцами прозы, поэзии, публицистики,
учит думать и верить, даѐт возможность заявить о себе молодым авторам…
Приятно удивляет тематика и жанровое разнообразие публикуемых произведений и особенно
литературная критика, соединяющая аналитику и строгость, желание еѐ представителей рассказывать
о самобытных писательских дарованиях.

Читаю ПЕРВЫЙ номер журнала «Северо-Муйские огни» за текущий, 2016 год. Уточняю: читаю прозу,
поскольку сам еѐ пишу, сам ею занимаюсь, сам в ней разбираюсь (точнее, пытаюсь разобраться и разбираться). Три
текста – рассказ Владимира Колабухина «Дознание Феррари», повесть Светланы Забаровой «Зверь любви» и
рассказ (скорее, миниатюра) дебютанта журнала, Анатолия Спивака «Одесский «дурачок». Я не собираюсь
пересказывать сами тексты (кто заинтересуется – найдѐт в Интернете), скажу общее, все эти три текста
объединяющее. Это, если выразиться образно и даже с некоторой долей пафоса, ФИЛОСОФИЯ ЧЕЛОВЕКА. Человека
не как части общества, как «одного из…», а именно как индивидуума, как каждого отдельного «гомо сапиенса», со
своими плюсами и минусами, со своими победами и поражениями, «угаданиями» и разочарованиями. Всѐ точь-в-
точь по Ремарку: «Человек велик в своих замыслах, но немощен в их осуществлении. В этом его беда, и его
обаяние».
Кстати, именно в этом, если я правильно понял, и заключается сама идея журнала: показывать не столько
поступки и действия, сколько самого человека (отчасти и через его действия) во всей его многогранности, порой
даже и совершенно непредсказуемой, как это очень ярко показано на примере дурачка, оказавшегося немецким
офицером, в рассказе Спивака.
В заключение: очень приятно было увидеть здесь текст моего давнего (пусть заочного) знакомого, ныне
проживающего в Ярославле, писателя Владимира Колабухина. Это отец моего тоже давнего, ещѐ со школьных лет, и
на этот раз ОЧНОГО знакомого Сергей Калабухина (вторая – «а»), известного коломенского прозаика, а также
автора интересных литературоведческих исследований, в частности, творчества М. Ю. Лермонтова. Вот уж
действительно: «пути Господни неисповедимы…».
Желаю редакции журнала и его авторам новых успехов, и житейских, и творческих. А они будут. Уверен.

                                  Алексей КУРГАНОВ, п р о з а и к , г . К о л о м н а , М о с к о в с к а я о б л а с т ь .

                                                                                   ***

Я всегда с нетерпением жду очередного номера журнала СМОг. Правда, не всегда находится время его
сразу полностью прочитать. Авторов в журнале много, и это отрадно.
И вот я обратил внимание на произведение сибирского библиографа Надежды Калиниченко «Дороги Галины
Николаевой». Я всегда рад, когда находятся люди, которые с большой теплотой описывают судьбы людей, с
которыми им приходилось сталкиваться по совместной деятельности или при случайной встрече. Я вместе с
Надеждой Калиниченко шѐл по дорогам Галины Николаевой и радовался, когда ей удавалось сделать задуманное и
когда она находила помощников для поддержки своих идей. Спасибо Вам, Надежда Калиниченко, что Вы отозвались
о работе Галины Николаевой «добрым тихим словом».
И тут же славный рассказ Галины Николаевой «Котѐнок».
Я тут же вспомнил свою учительницу по русскому языку и литературе. Был первый послевоенный год. Анна
Сергеевна, так звали учительницу, сама обожала литературу и старалась своим питомцам привить любовь к ней, и
это ей удалось сполна. Она организовала из шестого и седьмого классов кружок любителей литературы. В долгие
зимние вечера она устраивала в школе литературные чтения. Особенно памятным для меня был вечер, когда Анна
Сергеевна читала «Вия» Николая Васильевича Гоголя. Зная, как эффектнее передать это произведение, Анна
Сергеевна читала его полушѐпотом. Темнота позднего вечера за окнами, керосиновая лампа и отсутствие занавесок
на окнах ещѐ сильнее усугубляли жуть. Девочки плотнее прижимались к Анне Сергеевне, да так, что ей и дышать
было тяжело, а ребята составляли внешнюю оболочку этого тесного круга. Хотя мальчишки и старались не
показывать свой страх перед девочками, однако они тоже то и дело оглядывались на дверь, а потом заперли еѐ
вместо засова ножкой табуретки. В тѐмные окна старались не смотреть, боясь увидеть там какую-нибудь страшную
свиную рожу из этой повести. Бррр. По окончании чтения участники кружка долго не расходились, боясь
столкнуться в темноте коридора с каким-нибудь чудищем. Наконец-то все выбрались на улицу. Каждую девочку
пришлось довести до дома и сдать матери буквально из рук в руки. Потом мы проводили Анну Сергеевну, которая
жила в соседнем селе, а затем и сами разошлись по домам. А на выпускном вечере Анна Сергеевна решила
поставить отрывок из «Цыган» А. С. Пушкина. Это было нововведением в школе, и постановка удалась на славу.
Вот я и рад, что Галина Николаева своим трудом приносит незабываемую радость и частичку душевного
отдохновения людям. Спасибо Вам, Галина!

                                                          Мартин ТИЛЬМНН , п о э т , п р о з а и к , г . Б о н н , Г е р м а н и я .

                                                                                     ***
«Литературе так же нужны талантливые читатели, как и талантливые писатели» (С. Я. Маршак), – написано
на «Приветственной странице» журнала «Северо-Муйские огни» (№2/54/ март-апрель 2016 года).
Не знаю, отнести ли себя к талантливому читателю, но талантливыми писателями и поэтами журнал не
обделѐн. И нельзя не отдать должное главному редактору журнала Виталию Кузнецову, которому удалось создать
единое целостное произведение.
Я не помню, когда в последний раз за последние годы так волновалась, была встревожена и плакала над
каждой строчкой прозы и стиха, перечитывая журнал снова и снова. Не помню, когда в последний раз с трепетом и
искренне внутренне чувствовала такую человеческую силу литературного издания, которое выворачивает душу
наизнанку и оголяет нервы, источает такую любовь к людям и их судьбам.
Всѐ, что прочитано мной, не объяснить словами, слов не хватает, чтобы сказать о силе и мощи
произведений. Как непостижимо тонко выстроено от строки к строке, как кружево выплетено, по глубине и
реальности каждое, тончайше переходя от одного к другому, перенося во времени и пространстве, переплетаясь
между собой и переплетая простых людей и судьбы, незнакомых, но таких близких и родных, объединяя нас всех
РОДОВОЙ ПАМЯТЬЮ!
До самого дальнего уголка души, до боли в сердце, до последнего нерва, до мурашек по коже – ЧТОБЫ
ПОМНИЛИ!
Прошлое, настоящее и будущее переплетено во времени и пространстве, в этой реальности. В этом
журнале. Это важно.
И ещѐ, талантливым читатель становится, когда есть такие талантливые писатели и редакторы (да простит
меня С. Я. Маршак).

                                                           Любовь ЗОНОВА , и н ж е н е р - г е о д е з и с т , г . М а г а д а н .

                                                                            ***
Так редко бывает, но весь номер (№2/54/2016) представляется отдельным цельным монолитом.
Я бы сравнила это с тем, как уральские мастера свои самоцветные малахитовые да яшмовые шедевры
создавали, – так тщательно подбирали кусочки, подгоняли по рисунку, соединяя прожилками, вкраплениями,
разводами, сообщая изделию общее движение каменного узора, а потом всѐ это отшлифовывалось, и возникала
полная зрительная, даже при очень тщательном всматривании, иллюзия, – что чаша, столешница, шкатулка или
панно созданы из одного цельного куска камня.
Вот и этот номер производит такое же впечатление целостности при всей многообразности материала,
настолько все произведения органично сомкнуты друг с другом, дополняя, вступая в диалог, пригнанные точно по
«рисунку» интуицией, талантом и кропотливым трудом мастера (редактора) и всей творческой мастерской журнала:
произведения разных и по стилистике и по литературному умению, по возрасту и по географии проживания авторов
– все вместе создали удивительно сурово-правдивую, искреннюю, трогательную до слѐз и трагичную картину
ПАМЯТИ о ВОЙНЕ!
Публицистика и вступительные слова – сразу задают мощное движение номеру, сразу так ухватывают
внимание, что уже невозможно оставить номер «до лучших времѐн», а всѐ глубже и глубже, безотрывно
погружаешься в прошлое, которое вдруг становится настоящим, сегодняшним, вызывает подлинное до «кома в
горле» переживание и волнение, и возникает то редкое, но оттого более ценное, душевное и духовное
«читательское сотрудничество» с авторами журнала, и человеческое единение с теми солдатами, лейтенантами,
стариками, женщинами и детьми войны, что вновь встали в строй со страниц журнала. И, пройдя с ними вместе
журнальные тропы войны, вдруг особенно ясно понимаешь, что эти трудные никому не ведомые маленькие подвиги
каждого и были теми отдельными камешками, что легли в построение того единственного почитаемого нами,
народом, Светозарного Храма Победы.
Глава «Шнапер» из романа «Дебошир» воспринимается вполне как отдельное произведение и написана
мастером, я лично открыла для себя нового замечательного автора – Михаила Спивака.
Очень яркая пронзительная эмоциональная женская проза в этом номере, даже трудно кого-то выделить:
так просто и в то же время с такой подлинностью жизни и чувств написано! Пожалуй, только вот коротенький
рассказ «Родина» Марии Козловой – на полстранички, но какой драматизм, какая глубина, как в нѐм всѐ сказано
главное о войне!
Хотела бы выразить признательность всем, кто вложил свой труд, своѐ сердце, своѐ писательское и
поэтическое мастерство в эту важную и как никогда нужную литературную, гражданскую и человеческую работу.
Я родилась спустя 15 лет после Победы. И сколько себя помню, в нашей семье 9 Мая был самым главным
праздником.
Я росла в стране, в которой немыслимо было подвергнуть сомнению победу СССР в этой страшной унесшей
миллионы жизней войне. Я выросла на этом знании, в убеждении и почитании подвига советского народа. Поэтому
та развернутая в течение последних лет циничная, злобная и грязная компания в попытке отнять у нашего народа
не только Победу, но и ту сакральную мученическую жертву, что он принѐс, во имя жизни и процветания народов
земли, не могла оставить меня в стороне от новой битвы, от желания отстоять нашу Память и Право на память,
право на сбережение Мемориалов, Монументов, Обелисков, Вечных огней! Нашего Парада Победы на Красной
Площади! Нашего Бессмертного полка!
Поэтому я решила высказать своѐ отношение к происходящему, и у меня получилась серия очерков
объединѐнных одной темой: Памятью о Великой Отечественной войне.
Ежегодно, в течение многих лет я была 9 Мая на Пискарѐвском мемориале, Невском проспекте, Дворцовой
площади, Стрелке Васильевского острова, где в этот день полыхают Маяки, Салюты, но такого невероятного по
массовости и народному единению празднования Дня Победы не видела никогда. Впечатления эти и легли в основу
очерка:

                                                    Бессмертный полк и Ветеран с простой фамилией

Ещѐ когда мы с дочерью подходили к метро, у меня уже возникло ощущение, что происходит что-то
небывалое.
Со всех сторон шли к станции люди, и я видела, что у многих в руках – белые древки, и у кого в пакетах, у
кого просто так – фотографии близких, фронтовые...
Понятно, что люди ехали, как и мы, точнее и мы (я с дочерью Настей), как они, ехали, чтобы принять
участие в шествии Ветеранов и «Бессмертного полка»; вниз по эскалатору уже видно было, что как-то волнующе
много людей направляются на шествие Ветеранов.
Наша станция «Дыбенко» далековато от центра, и уже так много участников.
В метро передали: «Уважаемые пассажиры, станция метро «Маяковская» закрыта на выход, ближайшие
выходы на «Владимирской» и «Площади Восстания».
Сбор на шествие «Бессмертного полка» должен был начаться в 16.00 на углу Невского и ул. Марата.
Я подумала, что, может быть, на Восстания будет народу поменьше... Но и на пересадках, и уже на
Маяковской людей становилось всѐ больше и больше, какое-то тревожное волнение от вида такого количества
людей с портретами своих близких уже возникло в груди. Ехали семьями с детьми, ехали бабушки, деды, ехали
молодые мальчики и девочки в солдатских пилотках, того самого июньского возраста, когда их деды-прадеды
наутро после выпускного узнали, что началась война... Вышли на Восстания и встали...
Огромная масса людей занимала всѐ пространство вокруг станции; над головами, высоко на древках –
портреты, будто поднявшиеся над живыми... и будто сами – живые. Взгляд выхватывает лица, даты жизни-смерти и
то, кем на этой войне был: сапер, матрос-моторист, участник Северного конвоя, санинструктор... Глядит с портретов
юность – какими ушли на войну...
И от этого молодого, молодых и красивых лиц, благородно, просто и достойно глядящих с фотографий,
встаѐт в груди ком... глаза наполняются слезами, они не катятся по лицу, а стоят внутри... – как же вы, наши
давние девочки-мальчики, своими жизнями отстояли Отечество, как дали отпор натасканным на убийство псам
войны – матѐрым войскам Вермахта!
А из метро всѐ выходят и выходят, всѐ плотнее и плотнее сжимается толпа, всѐ больше и больше портретов,
их так много вокруг, просто вокруг, а не только внутри колонны за оцеплением, вокруг тебя... сделанных
профессионально и самодельных, на каких-то палочках, и просто так, в руках, у некоторых сразу по два, или на
одном транспаранте сразу несколько, – значит, вот столько в этой семье было участников, фронтовиков...
«Что это?.. – даже какая-то растерянность, – что такое происходит... этого не может быть...» Впереди, за
полицейским оцеплением, формировалась голова колонны: ребята в солдатской форме и касках времѐн войны,
стояли в две шеренги и держали штандарты фронтов. «1-й Белорусский», «2-й Украинский»... За ними – оркестр и
рота барабанщиков, далее, по Лиговке, вглубь, уже через головы, только угадывалась колонна...
Прозвучала команда, и штандарты взлетели вверх.
Еще пауза – всѐ замерло в ожидании...
И тут – вот оно, то самое: строгая торжественная барабанная дробь... Штандарты колыхнулись и поплыли
над толпой...
Мы решили двигаться с головой колонны, вслед за барабанной дробью... Но пробиться было тяжело – люди
стояли очень плотно и еле-еле двигались в сторону Невского... возле улицы Марата мы встали намертво, пришлось
протиснуться (точнее – нас выдавило) под арку и дворами выйти на ул. Маяковского, чтобы, дав крюка, опять
вернуться на Невский, с которого неслись крики: «Ур-р-а», густые аплодисменты, и скандированное «Спа-си-бо», –
значит, проезжали и проходили ветераны...
Когда мы опять влились в поток на Невском, голова колонны уже была где-то далеко впереди – не
догнать...
Шли рядами «Дети блокады»...
Шли «Труженики тыла»...
Шла «Дорога жизни», «Невский пятачок»... шли парашютные части, спортсмены, и все несли своих
фронтовиков – они тоже «шли» вместе со своими...
Мы с Настей тихонько двигались, иногда попадая в жѐсткий затор: заторы возникали в узких «горлах», в
тех местах, где кафе и рестораны оборудовали летние «веранды»: там сидели в основном иностранцы, некоторые
себя, как и горожане, украсили георгиевскими ленточками и смотрели на то, что творится на Невском, на плывущие
мимо фотографии павших в нашей Отечественной – с некоторой оторопью, видимо, пытаясь осмыслить суть
происходящего и размах...
В одном из кафе, за столиками, сидела компания здоровенных мордатых финнов – они, видимо, уже
изрядно нагрузились пивом и гоготали, глядя на нас, – мне захотелось плюнуть им в рожи или сказать что-то такое,
чтобы они подавились своим смехом, своим пивом и своим тупоголовым пренебрежением к нашей святой памяти...
Впрочем, до этих ли убогих духом, стоит ли на них растрачиваться в такой день.
И вот он, перетянутый через всю колонну широкий транспарант «Бессмертный полк»...
А за этим транспарантом, занимая собой всю перспективу Невского, «шли» фотографии фронтовиков,
«шли», прорвав время, прорвав годы небрежения и клеветы, шли, чтобы защитить нас – своих детей, наше право
на Победу, на правду о Великой Победе – они снова в строю; и уже навечно, и каждый последующий год они
теперь всегда будут в строю, они опять встали на защиту нашего будущего и своего Отечества...
Шли под барабанную дробь и священную музыку войны – «Вставай, страна огромная».
И она, страна, опять встала. Вместе со своими павшими, держа их на своих руках...
Мы с Настей то входили в колонну «Бессмертного полка», то выходили на тротуар, впрочем, тоже частью
состоящий из «Бессмертного полка», по пешеходной части люди шли и несли, несли своих, или стояли вместе с
ними, встречая «Бессмертный полк».
Впервые в жизни, я вдруг подумала, какой же у нас маленький и узкий Невский проспект...
Когда дошли до мемориальной таблички: «Эта сторона улицы подвергается артобстрелу», то еѐ оказалось
практически не видно, она скрылась под цветочным холмом, цветы ворохом лежали до самой мостовой… такого
обилия цветов, как в этом году, я тоже раньше не видела: цветами засыпали ветеранов, целовали их,
благодарили... плакали...
Решили передохнуть и присели на цокольный выступ у Дома Мод.
Через минуту из колонны еле-еле, враскоряку, приковылял дед-ветеран, – его поддерживал под руки
родственник и усадил.
Дед практически подломился рядом, прислонив к ноге палочку. Щѐки его были красны, веки воспалены...
– С девяти утра я сегодня, притомился...
«Ничего себе», - думаю.
– Парад смотрел. На трибуну попал. С одной стороны у меня – генерал-лейтенант, с другой – генерал-
майор, а по их бокам – по адмиралу. Никогда в такой компании не бывал, – повествовал дед-ветеран.
– Это вы по приглашению?
– Да нет. Случай вышел. Вы местные?
– Да, – говорю, – местные.
– А я вот – из Иркутска прибыл.
– На 9 Мая?
– Ну да. Я ж здесь в блокаду, матросом, вот семью за шкирку и сюда, а как же!
«Сколько же вам лет?» – так и тянуло спросить, но он сам, предвосхитив, сказал: – 91-й годок.
– А генерал меня понял и на трибуну пригласил, говорит, таких – ещѐ не видал.
– А я ему – а я генералов не видал, чтобы так рядом посидеть.
– Он, говорит, я – генерал, а ты кто?
– А я, говорю, хоть ты и генерал, а я – самый главный.
– Кто ж ты – главный?
– А я – рядовой, матрос простой, то есть, вот и главный...
– Сидят, как на завалинке, – кто-то по-доброму засмеялся, глядя на нас с дедом.
Дальше дед рассказал, как генерал звал его с собой праздновать, – «коньячку опрокинуть» в их «высокой
компании», и дед отказался, а пошѐл ещѐ с народом, с «Бессмертным полком» и ветеранами (как же, думаю, он с
палочкой, столько прошагал, практически весь Невский!).
– А вот назавтра приглашение на концерт военной песни от генерала принял, – продолжал рассказывать
фронтовик. – Значит, завтра пойду на концерт, – резюмировал дед. – Как тебя звать-то?
Я назвалась.
– А вас?
– Читай, – и дед показал мне на своѐ запястье, на котором было вытатуировано синеньким «Олег».
– А по отчеству?
– Николаевич, а фамилия у меня простая, русская – Семѐнов. Олег Николаевич Семѐнов, стало быть... А
всю жизнь проработал на монтаже оборудования гидростанций, у меня дома карта, там всѐ в значках, где я и наша
бригада работали, всѐ в значках! Слышала – Саяно-Шушенская, или Богучанская?
«Навстречу утренней заре /По Ангаре, по Ангаре», – спели мы с дедом...
– Про Распутина слышала?
– Ну а как же.
– Так я его хоронил в этом году. Вальку-то я хорошо знал. Мы с ним вместе рыбалили, хороший был мужик,
болел за край, за людей, да всѐ без толку... всѐ равно все затопили... кто будет слушать... Хоронил его...
За время разговора к нам постоянно кто-то обращался с поздравлением. И дарили уже ставшему как бы
«моему» деду цветы – минут за пятнадцать у него в руках уже набрался солидный букет гвоздик. (Мы свой букет
подарили несколько ранее – сидевшему в кафе морскому офицеру, грудь которого была вся в орденских планках.)
Какой-то обвешанный цепями, сурового вида байкер схватил деда за руку и всѐ никак не отпускал:
«Спасибо дед. Спасибо, за всѐ!», – сам чуть не плачет, губы прыгают.
Дед его стал утешать: «Ну, всѐ хорошо, будь молодцом!»
Одна девчушка кинулась «моему» деду на шею и звонко поцеловала его в щѐку, он аж крякнул, и со
смешком: «Ну, надо ж, радость какая – молодая целует!»
– Целый день сегодня, уж который букет: я его дочке сдаю – она потом другим ветеранам отдаривает. А мне
опять набирается, а свой собственный букет на Пискаревском положили... («И туда успел!», – подумалось.)
Слушаю я Олега Николаевича Семѐнова, смотрю на него – он похож же на Валентина Распутина, такой же
круглоголовый, такой же маленький курносоватый нос и такие же небольшие, но цепкие на жизнь глаза.
И такая гордость за этого, почему-то ставшего мне за несколько минут родным, деда берѐт... что-то в нѐм
есть такое неуловимое: настоящее, сила и простота, терпение к жизни и выносливость, и внутренний покой... и
трогательность... на простом пиджаке медали, медали... (щиплет в носу и глазах, глядя на него).
– Вы у родственников остановились?
– Вот ещѐ, в гостинице, я люблю сам по себе, чего колготиться...
Тут подошла его дочка с зятем:
– Ну, наверное, наш дедушка вас утомил своими разговорами...
Мы с Олегом Николаевичем Семеновым расцеловались – мне было жаль с ним расставаться...
Завтра он пойдѐт на концерт, а потом – в авиалайнер, и уедет к себе – туда, в Иркутск – «Навстречу
утренней заре...»
Проститься приехал «мой» дед. С могилами своих родных и погибших фронтовых товарищей, с городом... с
юностью. Со своей войной...
Пока мы сидели, мимо не прекращалось шествие «Бессмертного полка»...
Более трех часов – стеной, все шли и шли с портретами фронтовиков...
Уже позже, когда мы стояли на Стрелке Васильевского острова, а над нашими головами молчаливо и
торжественно пылали Маяки, и сильный пронзительно ледяной ветер трепал праздничные флажки Военного
Крейсера, что встал на приколе у Дворцового моста, я вдруг поняла, что сегодня со мной произошло... не просто
потрясение. Но вдруг ясное и глубокое осознание той трагедии, которую перенѐс наш народ, чудовищность того,
что произошло со страной в 1941 году... вот этот, более трех часов длящийся «Бессмертный полк», так открыл
заново и беспощадно – правду о войне, о жертвах... – что не под силу никакой литературе и кино.